Печать
Категория: Личный опыт
Просмотров: 7394

 

Карел Срп — руководитель очень известной в Чехословакии и за её рубежами, а потом и в Чехии общественной организации «Джазовая секция». В прошлом — диссидент и политический заключённый. С Евгением Евтушенко члены «Джазовой секции» встретились в Праге в январе 1997 года, инициатором был русский поэт. В Прагу он приехал, чтобы представить свою книгу воспоминаний «Не умирай перед смертью» (Neumírej před smrtí), вышедшую на чешском языке. Как вспоминает Карел Срп, свой визит в столицу Чехии Евтушенко приурочил к 10-летию совместной жизни со своей супругой. Во время встречи в «Джазовой секции» Карел Срп подарил Евтушенко речь дочери поэта Ярослава Сейферта, которую она произнесла перед Нобелевским комитетом, когда её отец был удостоен этой большой награды.

Узнав о смерти Евгения Евтушенко, мы связались с Карелом Српом и попросили его поделиться воспоминаниями 20-летней давности о пражской встрече с великим русским поэтом.

 

***

Поэт моей юности. Молодости с песнями… «Левой! Левой!», «мещанский запад»… Но уже тогда мы какими-то фибрами души чувствовали, что «миротворец» Союз Советских Социалистических Республик — это не только Красная площадь с толпами людей, вдохновенно прославляющими «самых миролюбивых политиков мира», мы уже знали, что есть там и некий Евгений Евтушенко, который открыто выступил против вторжения в Чехословакию в 1968 году.

 

Евтушенко. Приедет. После «бархата» прошло восемь лет. Прага уже не кичится пятиконечными звёздами, улицы не носят имена русских великанов, из школ исчез славянский язык. Большой поэт хочет познакомиться с «Джазовой секцией».

 

Чёрт побери! Что будем пить? Водку? Первым глотком я поперхнулся ещё в 45-м. Мама вышла из тюрьмы, где отбывала срок за то, что саботировала работу на Третий рейх, а отец вернулся из какого-то лагеря. И сразу 5 мая вступил в компартию и остался там до самой смерти.

Приехал грузовик. Солдаты людям что-то наливали. «Ты бы их обидел», — сказала мама, и я впервые узнал, что пьют фронтовики. Им давали 100 грамм перед атакой…

 

Приезд Евтушенко, без сомнений, надо отметить водкой. Но какой? Идёт 1997 год, и мы побеждены потребительским благополучием. Покупаю три бутылки. Впервые вижу цветную водку: красную, зелёную и синюю. А название одно и то же: Vodka Jelzin.

 

И я вспоминаю, ведь это как раз Евтя в 1991 году убедил Ельцина, чтобы он применил силу против путчистов, которые хотели свергнуть «отца перестройки» Горбачёва. И вроде бы Борис Николаевич внял совету поэта и танками «демократически» расстрелял генштаб оппозиции. Наш Горби в порядке вернулся из Крыма, правда, немного похудевший, но это уже другая история…

 

Пятница, 3 января 1997 года. В читальню «Джазовой секции» входит мужчина в расцвете лет. Обнимаемся, крепко пожимаем руки, щёлкают фотоаппараты. Все коверкают русский, перемешивая его со словацким и польским. ОН среди нас. И мы — как иначе — предлагаем стакан за дружбу! Вавилон голосов, смеха, стаканы на столе — я несу все три цвета, с какой начнём?.. И вдруг:

— Что? Ельцин? Нееееет! И одним взмахом смёл со стола все стаканы. До сих пор чувствую этот холодный пот, который меня тогда прошиб.

Скандал… мы не предполагали, что с Борисом Николаевичем он уже не дружит. Даже на ниве алкоголя. А это в России означает многое… Нет! Ельцин — нееееет!

Другого алкоголя не было.

 

На этом воспоминания могли закончиться, но в холодильнике торчала забытая бутылка из-под уксуса, полная «зелёной тины из лягушатника». Пепперминт.

Харашоооооо — и я сразу вспомнил комсомольскую песню про Сталина: «Вас всегда мы в гости ждали, наш родной отец и друг, только вы не приезжали: всё вам было недосуг...».

 

Евгений расслабился. Стало очень комфортно. Он очень хвалил Гавела. Очень — так, что хотел бы с ним встретиться… А когда «счастье» уже приближалось ко дну, начал декламировать, — а мы всё записывали, — он поднимался, садился, снова вскакивал, жестикулировал, и было ему всё равно, что нас, слушателей, всего десяток…

 

И вдруг резкая перемена — русская грусть: вспомнилось, как его книжки при коммунистах выходили стотысячными тиражами, а он собирал полные стадионы молодёжи — а теперь…

 

— Вот это, — он показал книжечку в мягкой обложке, — мой современный самиздат. Вышла в минувшем году. Первые стихи 1949 года, последние — 1996-го. Тираж — 1000 экземпляров. Евтя написал мне дарственную надпись.

 

И пошли мы немного пьяные по пражским улицам. В мир, за который мы всю свою жизнь боролись, а теперь его не понимаем.

 

Прошло 20 лет, я ни разу за это время кассету с голосом Евтушенко не включал. Подсознательно боялся, что вызовет горечь воспоминания о поэте-великане, которого будто вытеснили из истории. И вдруг, после такого перерыва, мне позвонила Ирина Шульц — неужели мир, за который я всю жизнь боролся, всё же существует?

 

Карел Срп